привыкла считать, что любит Ярослава Хираго, поэтому мысли о нем должны вызывать на ее челе грусть. Ладно, дурехе ничего не скажу, рано еще… Но тварь эту кусачую пусть заберет. Герцогиня лениво побрякала колокольчиком. Но холодная ее ярость быстро уступила место растерянности, когда вошедшая служанка сообщила, что герцогиня Эделия исчезла и ее нигде не могут найти.
Часть третья
22
13 июня 1241 года, от 5 утра до полудня
И снова рассвет застал фон Мюнстера в дороге. Еще затемно Руперт выбрался потихоньку из Строфиного дома, вывел жеребца из стойла и — в путь! Довольно с него непонятных заговоров, жадных взглядов Строфы (так он теперь запанибратски называл свою мимолетную подругу), визжащих мажордомов, переодетых фавориток, интриг, непонятных слухов о подмененных-увезенных принцессах, предателей, шпионов, нахальных шутов. Он — рыцарь, дворянин, гордый потомок знатного рода. У него поручение от императора. Вперед, вперед, сколько времени потрачено зря. Говорил ему Гюнтер — подождет Строфа, никуда не денется. Нет же, понесла нелегкая. Что он, провинциальных барышень никогда не видел? Не иначе, трактирщик опоил, винным зельем голову задурманил. Ему в Хельветию спешить надо, там его дело ждет, император лично повелел.
Барон миновал место недавней кровавой стычки, инстинктивно погладил бок. Рана еще саднила, но кровь успокоилась, отек заметно спал, по гладкой дороге скакать вполне можно. И потому — вперед, рассветное солнце ласкает спину, лес, обступивший дорогу, просыпается птичьим шелестом, ночная роса начинает слегка дымиться, отдохнувший конь несет его ровным шагом, долой загадки, да здравствует ясность нового дня!
«Ну что же, попробуем разобраться в этой интриге. Думай, Руперт, думай. На ставке твоя жизнь. На ставке больше, чем жизнь — на ставке честь рода фон Мюнстеров. Кто у нас действующие лица? Во-первых, я, барон фон Мюнстер, пока что полное посмешище и фишка в руках всех остальных. Во-вторых, император. В-третьих, таинственный Гюнтер. В-четвертых, незадачливая обольстительница Строфа. В-пятых, Фихтенгольц. В шестых и седьмых, Строфин дурак и Строфин мажордом. Да, еще в-восьмых — красотка Эделия, она же странствующий рыцарь Эдольфус. За Эделией может стоять ее властная и решительная мамаша, но мамашу пока оставим в стороне, ее следов я здесь не вижу и не чувствую. Кто еще? Трактирщик? Вряд ли. Гюнтер мельком упоминал Строфиного кузена. Не видел его. Фихтенгольц вокруг крутился, а кузена никакого не было. Так может Фихтенгольц и есть?.. Интересная идея, оставим про запас.
Итак, достоверно ясно, что Фихтенгольц — предатель и шпион. Как давно? Неизвестно и пока неважно. Шут, мажордом, трактирщик — все это мелкие пташки. Знает ли Гюнтер, что Фихтенгольц — шпион? Похоже, не знает. Знает ли император, что Фихтенгольц — шпион? По всему видно, что знает. Почему тогда Фихтенгольц свободно продает государственные секреты Империи? Значит императору это сейчас выгодно. Какая может быть выгода для Империи, если ее секреты утекают к врагу? Только в том случае, если эти секреты — липовые.
Если Фихтенгольца специально и направленно используют для того, чтобы пичкать хельветов дезинформацией. Тогда и Гюнтер должен обо всем этом знать, непрерывно следить и умело дезинформацию готовить. Я, Руперт, часть этой дезинформации. Меня послали в разведку в Хельветию. Но это дезинформация. Значит, разведка на самом деле не нужна. Нужна видимость разведки. Разведка должна была быть частью подготовки к будущей войне с Хельветией. Значит и подготовка к войне — только демонстрация. Император совсем не собирается воевать с Хельветией.
А что он хочет делать? Ну, это не моего ума дело, это я знать не могу. Могу только догадываться, что войны с Хельветией не будет, а будет, максимум, демонстрация враждебности. Я, барон фон Мюнстер, наверно и есть часть демонстрации. Меня могли убить руками хельветской банды, тут был бы налицо дипломатический скандал. Не случилось, я жив и почти здоров. Что может быть еще? Меня могут арестовать на границе, в карете везется какой-то таинственный груз. Нет, это слишком мелко. Продуктивней был бы арест в Хельветии нашего агента. Например, того самого, кому я должен отдать карету, кучера и груз. Если я задержусь при передаче кареты, то опять придется отбиваться. Теперь уже от хельветской полиции. А если я не стану терять времени, то они только мой след понюхать смогут. Да, так я и сделаю. Подергаем птицу судьбы за хвост еще раз.
Теперь женщины. Со Строфой все как будто бы ясно. Фихтенгольц ей наплел чего-нибудь, мозги задурил, она и клюнула, бросилась проезжего барона в силки ловить. Если Фихтенгольц действительно Строфин кузен, то обдурить провинциалку и родственницу ему было совсем нетрудно. А вот Эделия-Эдольфус? Как она в Гюнтерову схему ложится? Да никак не ложится. Вовлекать в международную и военную интригу фаворитку императора? Странно, необычно, непродуктивно и, скорее всего, неверно. Тогда получается, что Эделия гнет свою линию. Взяла, например, и сбежала из дворца. Поругались с императором, поцапались на какой-нибудь ерунде, она психанула и сбежала. Тогда мне, Руперту, надо как можно быстрее донести в Вену, что Эделия в Строфином доме и, возможно, в опасности. Фихтенгольц рано или поздно узнает, что это за молодой рыцарь ночует в доме и не захочет упустить такой неожиданный козырь.
Что же сейчас делать мне, Руперту? Ну первое действие я себе уже назначил — догнать свою карету, перевезти ее через границу, найти агента в трактире с необычной птичкой на флюгере и очень быстро из этого трактира исчезнуть. А потом? Гюнтер передал приказ императора ехать в Рим. Прямого приказа императора я ослушаться не могу. Значит, поедем в Рим. Нет, не поедем, поскачем, помчимся, понесемся, надо будет максимально быстро из Хельветии убраться. Мне, Руперту, совсем ни к чему быть частью международного шпионского скандала. В конце концов, разве император мне приказывал быть арестованным в Хельветии? Нет, нет и нет! Он, может быть, такую возможность подразумевал, но приказа же не было. А раз не приказывал, то и не надо. Приказано ехать в Рим — поеду в Рим. Приказано ехать быстро — поеду так быстро, как только могу».
Придя к решению и очнувшись, наконец, от размышлений о жизни, судьбе и имперско-хельветских отношениях, Руперт увидал, что солнце уже миновало полдень и что его верный конь не несется стрелой, а бредет себе потихонечку, нагло останавливаясь перед особо сочными островками травы. Вперед! Фон Мюнстер решительно вонзил в конские бока острые шпоры своих ботфорт и помчался на запад.
23
13 июня, от 7 до 9
